Мартин хайдеггер о поэтах и поэзии. О «скрытом родстве» философии и поэзии у М. Сочинения М. Хайдеггера

Хайдеггер и поэтическое

Согласно Хайдеггеру, западная история не является триумфальным маршем к свету и счастью. Напротив, она характеризуется постоянным упадком, начавшимся во времена досократиков. Чем больше люди пытаются охватить существующее в своих теоретических понятиях и овладеть им с помощью техники, тем более они умудряются забыть то, что является существенным. Итак, история - это роковое упадническое движение от того, что существенно, к беспомощному поиску несущественного, будь оно теоретическим постижением, техническим могуществом или способом жизни.

Платон фиксирует первый шаг в этом направлении. Он помещает все мирские творения под иго идей. В дальнейшем философия и теоретическая наука так сильно и всеобъемлюще развили платоновский подход, что едва ли найдется хотя бы один феномен, избежавший этой дисциплинирующей идеализации. Технологическое развитие представляет собой практическую параллель этой теоретической тенденции. Все должно быть объектом рационального управления: природа, общество и сами люди. Но кто управляет кем? Мысль или ее отсутствие? Мудрые действия или неудержимое и близорукое стремление к новому, по сути остающемуся старым?

С одной стороны, Хайдеггер - экзистенциалист (см. Гл. 29). Он озабочен проблемами аутентичного и неаутентичного существования, нашего уникального сознания, нашего выбора и нашей смерти, которая «всегда с нами». Можно сказать, что он является феноменологом при описании основных особенностей способа человеческого бытия (см. его книгу Бытие и время, Sein und Zeit, 1927). Люди понимают мир на основе своих жизненных «проектов». У нас нет никакого доступа к миру вне таких формативных «проектов». Феномены всегда появляются такими, какими они обнаруживаются в свете каждого отдельного «проекта». Постижение, включенное в такой проект, может быть выражено в форме утверждений или оставаться «неявным знанием», как это имеет место в случае умелого владения молотком и пилой.

Наше понимание может быть развито и углублено. Оно всегда реализуется на фоне того, что мы считаем уже известным. Мы видим новые вещи в свете уже знакомого нам и, следовательно, никогда не остаемся без предпосылок. Однако мы можем ослабить и переформировать предположения, которыми обладали до настоящего времени. Следовательно, наше постижение может изменяться. Благодаря этому мы также изменяем самих себя. В определенном смысле мы формируем самих себя, так как не только формулируем явные гипотезы о себе самих, но и формируем неявные базисные предпосылки о том, что «мы есть», которые чаще всего не осознаем. Итак, герменевтический процесс разворачивается на более глубоком личностном уровне, чем гипотетико-дедуктивное исследование (в котором сформулированные гипотезы подвергаются проверке). Но Хайдеггер трактует герменевтику не просто как метод наряду с другими методами. Герменевтика - это базисная схема человеческого познания. Мы так осциллируем между известным и неизвестным, между частью и целым, что в нашем поиске усматриваем новые стороны предмета дискурса и, по-видимому, видим их лучше и истиннее, хотя и остаемся существами, всегда подверженными ошибкам.

С определенной культурно-политической перспективы (которая не является хайдеггеровской) Хайдеггер выглядит критиком натурализации и утраты исторического сознания, следуя в этом экзистенциалистской критике массового общества (Ясперс, Марсель).

Но за всем этим скрывается тотальный критицизм Хайдеггера: никаких компромиссов с их иллюзорными попытками «украсить» это мрачное развитие! Мы сосуществуем с техникой как нашим роком и все глубже попадаем в ее объятия, когда занимаемся поверхностными решениями. Кризис охватывает всю нашу европейскую историю с такими ее основными заповедями, как наша научная рациональность и техника. Следовательно, поиски преобразования должны вестись на самом глубоком уровне, где скрыто забытое и существенное.

Но что является существенным? Не «сущность» в виде Бога или принципа, а то, что нам близко, но чему мы стали чуждыми. Однако мы можем предположить это существенное и приблизиться к нему с помощью философов того времени, когда приоритет еще не отдавался идеям. Существенное есть «бытие Бытия», говорит Хайдеггер и добавляет, что для современного человека оно все еще покрыто тайной.

Мы должны учиться так слушать язык, чтобы он мог говорить с нами. Язык, особенно поэтический, является благоприятной возможностью (an opening), особенно восприимчивой к тому, что трудно передать. По этой же самой причине важно и искусство вообще.

Язык есть речь. Мы выражаем себя в речи. Выражая себя, мы сообщаем, кто мы. Поэтому в речи мы не только говорим о чем-либо, но в качестве говорящих сообщаем о самих себе. С помощью речи мы выражаем переживаемое нами состояние. Мы сообщаем о нашей ситуации. Мы передаем наше настроение и с ним раскрываем наше отношение к миру и к самим себе. Это происходит всегда. Но значение такой экзистенциальной коммуникации варьируется при переходе от научного языка к поэзии. В поэзии относительно неважно, о чем мы говорим. В ней существенным является передача определенного настроения как способа раскрытия истинной сущности бытия, как оно есть. Поэзия является активной силой конституирования смысла, открытия мира. Она передает наш экзистенциально «настроенный» и раскрывающий истинную сущность способ «ситуатизирования» в мире. Знакомясь с народной поэзией, мы постигаем дух и способ бытия народа. Таким же путем мы можем найти самих себя и открыть нашу скрытую судьбу и предназначение.

Хайдеггер исключительно высоко оценивает поэзию, слово. Язык является домом человека, а поэзия - нашим творческим воссозданием и актуализацией. Обеднение языка, выражающееся в пустых разговорах, клише, болтовне и бранных словах, показывает обеднение сущности человека.

Согласно Хайдеггеру, поэты, а не ученые или политики, находятся в авангарде человечества! Поэты и поэтически мыслящие философы - вот выразители скрытой и загадочной сущности человека.

Хайдеггер не придает особого значения рациональным дискуссиям, происходят ли они в античном полисе, в лекционной аудитории или в научной лаборатории. Эти обсуждения, несмотря на их триумф, не являются подлинно существенными.

Хайдеггер, философ-поэт, не подходит к истории как предмету теоретического исследования. Он скорее размышляет по ее поводу и пытается представить себе появление Слова в начале нашей истории. Выступая в роли аполитичного критика современности и ее корней, он является последовательным сторонником форм жизни, связанных с «эйкосом», домашним хозяйством. Для Хайдеггера деревенские формы жизни, повседневная деятельность фермера и ремесленника являются менее вырожденными и более подлинными, чем городская жизнь с ее отчуждением и отсутствием привязанности к родной почве. Он мыслитель «почвенничества», который рассматривает сельскую жизнь с гораздо большим воодушевлением, чем городскую. С присущим ему «двойным рефлексивным» (doppelt reflektvierte) подходом (предполагающим выяснение предпосылок обсуждаемого вопроса, а затем предпосылок этих предпосылок и т. д. - В.К.) Хайдеггер выступает своего рода «мыслителем родных мест» (Heimat-Denker): В поэтическом смысле человек живет на родной земле, погрузившись в неспешные думы (logos) и заботы о своем домашнем хозяйстве (oikos). В локальном и характерном Хайдеггер усматривает настоящую подлинность (и одновременно универсальность).

Хайдеггер не обосновывает в обычном смысле свою позицию. Для этого язык является (все еще?) недостаточным. Но Хайдеггер пытается сообщить нам в поэтической форме, что является существенным. Итак, его критика современности и ее истоков выражена с помощью поэтического.

Из книги Хайдеггер и восточная философия: поиски взаимодополнительности культур автора Корнеев Михаил Яковлевич

§1. Хайдеггер в сопоставлении с западными мыслителями. Хайдеггер – экзистенциалист Исследованию творчества Хайдеггера еще при его жизни было посвящено немало книг, статей, многие из которых писались в контексте сравнительной философии. И, как правило, он рассматривался

Из книги Что значит мыслить? автора Хайдеггер Мартин

Мартин Хайдеггер Что значит мыслить? Мы попадаем в то, что называют мышлением, когда мыслим сами. Чтобы нам это удалось, мы должны быть готовы учиться мыслить.Как только мы принимаемся за это учение, мы сразу понимаем, что мыслить мы не можем. Но все же человека считают, и по

Из книги Диалектика мифа автора Лосев Алексей Федорович

VI. МИФ НЕ ЕСТЬ ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ Нечего и говорить о том, что отождествление мифологии и поэзии тоже одно из коренных убеждений огромной части исследователей. Начиная с Я.Гримма, очень многие понимают мифы как поэтические метафоры первобытного образа мышления.

Из книги Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно–фантастических фильмах автора Роулендс Марк

30. Хайдеггер, Мартин Немецкий философ двадцатого столетия. Никогда и ни в чем не упускал своей выгоды. По существу поддержал Гитлера и нацизм в своем выступлении в 1933 году, после чего был назначен ректором Фрайбургского университета (простое совпадение, я полагаю).

Из книги Постмодернизм [Энциклопедия] автора Грицанов Александр Алексеевич

ПОЭТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ ПОЭТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ - понятие, содержание которого фиксирует способ (стиль, тип) мышления, основанный на презумпции принципиальной недосказанности (неполноты) и метафоричности. В содержательном плане П.М. предполагает радикальный отказ от жесткого

Из книги Искусство и пространство автора Хайдеггер Мартин

Мартин Хайдеггер Искусство и пространство Когда много думаешь сам, обнаруживаешь, что в языке заключено много мудрости. Едва ли вероятно, что мы сами всё вкладываем в него; в нем действительно скрыта немалая мудрость, как и в пословицах. Г. Хр. Лихтенберг Но чем-то великим

Из книги Преодоление метафизики автора Хайдеггер Мартин

Мартин Хайдеггер Преодоление метафизики I. Что значит "преодоление метафизики"? Бытийно-историческая мысль применяет это обозначение лишь как вспомогательное для того, чтобы вообще сделать себя понятной. По существу оно дает повод для многих недоразумений; ибо оно не

Из книги Хайдеггер и греки автора Гадамер Ганс Георг

автора Юнг Карл Густав

Мартин Хайдеггер 1889–1976Бытие и время1927Автор Бытия и времени является одним из тех философов XX века, вокруг которых было больше всего споров. Дело в том, что с 1933 года он примкнул к национал-социалистической партии. На долгое время Хайдеггер останется отправной точкой

Из книги Философия автора Спиркин Александр Георгиевич

Психология и поэтическое творчество (123)…Материнское лоно всех наук, как и любого произведения искусства, - душа.(127)…[В «Фаусте» любовная трагедия первой части] объясняет себя сама, в то время, как вторая часть требует работы истолкователя. Применительно к первой части

Из книги Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии автора Сартр Жан-Поль

12. М. Хайдеггер Мартин Хайдеггер (1880–1976) - немецкий философ-экзистенциалист. Экзистенциализм (от позднелат. exsistentia - существование) - «философия существования», одно из самых модных философских течений в середине XX в., явившее собой «самое непосредственное выражение

Из книги Антология реалистической феноменологии автора Коллектив авторов

3. Гуссерль, Гегель, Хайдеггер Кажется, что философия XIX и XX веков понимала невозможность избежать солипсизма, если рассматривать вначале меня и другого в виде двух разделенных субстанций: в самом деле, всякое объединение этих субстанций должно считаться невозможным.

Из книги автора

Мартин Хайдеггер. Бытие и время

Каждый раз обращаясь к философии, мы задаемся вопросом: что такое философия? Мы начинаем философствовать. Философствуя о философии, мы начинаем задаваться вопросом, к чему она обращена, держит путь. Она обращена к Бытию Сущего. «Это проговаривание друг с другом того, к чему, собственно, все снова и снова как к одному и тому же обращаются философы, есть речь».

Мы узнаем и знаем, что такое философия, лишь когда испытываем как, каким образом философия существует. Она существует в мелодии соответствия, настраивающейся на голос Бытия сущего.

Это со-ответствие есть некая речь. Она состоит на службе у языка.

Что это означает, сегодня понять трудно, ибо наше привычное представление о языке претерпело странное превращение. Сейчас язык для нас – инструмент выражения. И мы уже считаем, что это язык на службе у мышления , вместо , как следует из сказанного выше о том, что философские размышления – сущее – диалог- речь, мышление стоит на службе у языка .

Ведь именно благодаря языку у нас существует возможность высказать-показать что-либо, намекнуть на мысль, помыслить что-либо.

1) Читая текст «Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим », мы можем приблизиться к пониманию сущности языка, что нужно сделать до того, как обратиться к поэзии, как идеальному воплощению творения и «невиннейшему» дару языка.

Язык не называет то, о чем хотят говорить. Язык – лишь «хотение» сказать о чем-либо = прощупывание границ мысли. Если мы произнесем нечто, это уже не будет являться языком. До тех пор, пока что-то «готовится», мыслится-само-в-себе без опоры на слово => это будет являться языком. Человек «что-то» только ищет, не проговаривая, тогда он живет в языке. Мысль наша, как говорит Хайдеггер, любит «удивительное дорожное строительство» - постоянно на своем пути движения возвращается к оставленным когда-то ранее местам, и даже за них.

[можно было бы описать язык и мысль метафорой полета над местом назначения (медленным планированием) без возможности ступить на землю – я «в - нем» и «не-в -нем-конкретно» одновременно. И до тех пор, пока я планирую над этим местом, я вижу его, и постигаю его суть; как только начинаю приземляться, ступать на землю, теряюсь в пространстве «кажущейся ясности тривиального» - возвращаюсь вновь в первоначальное место начала моего путешествия]. – (возможно, это мой бред, но зерно истины в этом есть, как мне кажется J) [И если это приземление – называние вещь именем, словом – это означает некую точку в путешествии, смерть мыслительных путей. Мышление есть речь. Соответственно нет речи и самого языка. Так, поэзия говорит о чем-то, не называя это. Она эфемерна и воздушна. Поэзия и есть этот полет мысли. Ведь если бы она «ходила по земле», она бы уже не была поэзий].

В японском языке, например, нет обозначения того, что у нас является языком. Есть скорее то, что говорится о существе языка.

Что говорит Хайдеггер в этой его работе о «языке». (С. – спрашивающий – это сам хайдеггер). Несколько отрывков из работы:

[ С. С давних пор уже я лишь с неохотой употребляю слово «язык», когда задумываюсь о его существе.

Я. Но находите ли Вы более подходящее?

С Слово «сказ ». Оно значит: оказывание и его высказанное и то, что надо сказать.

Я Что значит сказать?

С …вглядываясь в существо сказа, мысль только начинает тот путь, который уводит нас от ограниченного метафизического представления и учит вниманию к намекам той вести, носителями которой мы, собственно, хотели бы стать. ……..Говорение о языке превращает его почти неизбежно в предмет.

Я Тогда исчезает его существо.

С Мы поставили себя над языком, вместо того чтобы быть при нем .

Я Тогда, стало быть, речь о языке возможна только в смысле при нем, с ним и никогда - в смысле извне его...

С. таким образом, что речь о языке полна его существом и несома им туда, куда оно зовет.

Я Как возможно для нас такое?

Кито, событие светящей вести про-изводящей милости.

С Кото, стало быть, правящее событие...

Я а именно того, что требует сбережения возрастающего и расцветающего.

С Что в таком случае говорит кото ба как имя для языка?

Я Услышанный из этого слова, язык есть: лепестки цветения, происходящие из кото.

С давних пор уже я лишь с неохотой употребляю слово «язык», когда задумываюсь о его существе.

Я Но находите ли Вы более подходящее?

С Мне кажется, я его нашел; хотелось бы, однако, уберечь его от применения в качестве расхожей рубрики и от подделки в обозначение для какого-то понятия.

Я Какое слово Вы употребляете?

С Слово «сказ». Оно значит: оказывание и его высказанное и то, что надо сказать.

Я Что значит сказать?

С Наверное, то же, что показать в смысле: позволить чему-то явиться и явствовать,- позволить, однако, способом намека.

Я Сказ, стало быть, имя не человеческого говорения...

С но той существенности, на которую намекает Ваше японское слово кото ба: то сказочное... (слово «кото ба» - его используют японцы для нашего слова «язык» - оно означает - лепестки цветения (это «ба »), распускающиеся из светлой вести про-изводящей милости (это «кото »).

Говорение о языке превращает его почти неизбежно в предмет. Я Тогда исчезает его существо.

С Мы поставили себя над языком, вместо того чтобы быть при нем.

Я Тогда, стало быть, речь о языке возможна только в смысле при нем, с ним и никогда - в смысле извне его...

С таким образом, что речь о языке полна его существом и несома им туда, куда оно зовет.

Я Как возможно для нас такое?

С Речь о языке в смысле при нем и с ним могла бы быть только диалогом.

Я Внутри него мы, несомненно, движемся.

С Но диалог ли это о существе языка в смысле такой близости и принадлежности?

Я Мне кажется, мы движемся сейчас по кругу. Разговор о языке должен быть вызван его существом. Как он способен к чему-то подобному, сам не отдавшись сначала слышанию, сразу достигающему до его существа? …вглядываясь в существо сказа, мысль только начинает тот путь, который уводит нас от ограниченного метафизического представления и учит вниманию к намекам той вести, носителями которой мы, собственно, хотели бы стать.

С Кто мог бы во всем этом найти пригодное прояснение существа языка?

Я Его не найдут никогда, пока добиваются информации в форме руководящих принципов и ключевых терминов.С Кто мог бы во всем этом найти пригодное прояснение существа языка?

Я Его не найдут никогда, пока добиваются информации в форме руководящих принципов и ключевых терминов.]

Человек должен научиться обитать на безымянном просторе. Научиться НАМЕЧАТЬ но НЕ НАЗЫВАТЬ. Тогда он постигнет сущность языка и станет в языке, а не над ним.

2) Следующая работа Хайдеггера «Слово» говорит о власти, которую имеет слово.Власть эта, кажется противоположной тому, что он говорил в предыдущей работе: ведь только благодаяр тому что некое сущее обладает словом, оно и является сущим.

Поэтическое слово – загадка. Разрешим самой поэзии сказать нам загадку слова

Слово

Из далей чудеса и сны

Я нес в предел моей страны

Ждал норны мрачной чтоб она

Нашла в ключе их имена -

Схватить я мог их цепко тут

Чрез грань теперь они цветут...

Раз я из странствий шел назад

Добыв богатый нежный клад

Рекла не скоро норна мне:

«Не спит здесь ничего на дне».

Тут он из рук моих скользнул

Его в мой край я не вернул...

Так я скорбя познал запрет:

Не быть вещам где слова нет .

(Штефан Георге включил его в последний из опубликованных им стихотворных сборников, носящий название: Новое Царство.)

Этот заключительный стих гласит: Не быть вещам где слова нет.

Возникает искушение переформулировать заключительную строку в высказывание с отчетливым содержанием: нет вещи там, где отсутствует слово . Где что-то отсутствует, там имеет место лакуна, обрыв. Оборвать нечто значит: что-то у него отнять, чего-то его лишить. Лишение чего-то означает нехватку. Где не хватает слова, там нет вещи.

Тон заключительной строфы сосредоточен на слове «запрет».

Запрет не высказывание, но, наверное, все-таки тоже какое-то оказывание. Запрет связан с отказом. Отказать, заказать («заказник») - производное от глагола сказать. Сказать - то же самое слово, что (по)казать, подобно тому как латинское dicere, говорить, это то же самое слово, что греческое δείκνυμι, показывать. Указать, показать значит:

дать увидеть, вывести в явленность. Именно это, приоткрывающее показывание, и составляет смысл нашего старого слова казать, говорить.

…Он (герой стихотворения) хочет не удержать это сущее для себя, а представить его. Для этого оно нуждается в именах. Это слова, через которые то, что уже существует и считается существующим, делается столь осязаемым и плотным, что впредь цветет, сияя, и так царит в грани поэтической страны как прекрасное. Имена суть изображающие слова. Они предоставляют то, что уже существует, представлению. Силою предоставляющего изображения имена засвидетельствуют свою определяющую власть над вещами. Поэт сам творит исходя из своего запроса на имена. Чтобы их добыть, он должен достичь путями своих странствий туда, где его запрос находит желаемое удовлетворение. Это происходит в пределе его страны.

Имена и слова подобны постоянному запасу, который соотнесен с вещами и задним числом привлекается для их изображения. Но этот источник, из которого поэтическая речь черпала до сих пор слова, изображавшие в качестве имен все существующее, ничего уже более не дарит.

Какое постижение удается тут поэту? Только то, что в случае с лежащим у него на ладони сокровищем имя отсутствует? Только то, что теперь сокровище хотя и должно обойтись без имени, но в остальном оно все-таки может оставаться в руке поэта? Нет. Происходит другое, поражающее. Поражает, однако, и не отсутствие имени, и не ускользание драгоценности. Поражает то, что с непоявлением слова исчезает драгоценность. Так значит, именно слово удерживает клад в его присутствовании; больше того, оно впервые только и выводит, выносит его в присутствование и в нем хранит. Слово внезапно обнаруживает свою другую, высшую власть. Это уже больше не просто именующая хватка на уже представленном присутствовании, не просто средство для изображения предлежащей данности. Наоборот, само слово - даритель присутствования, т. е. бытия, в котором нечто является как существующее.

Эту другую власть слова внезапно видит поэт. Вместе с тем, однако, слово, имеющее такую власть, отсутствует. Клад поэтому ускользает. Но при этом он вовсе не рассыпается в ничто. Он остается драгоценностью, которую поэт уже, наверное, никогда не сможет хранить в своей стране.

Слушая стихотворение как песню в созвучии с родственными песнями, мы допускаем сказать нам через поэта и с ним то, что достойно осмысления в поэзии.

Допустить сказать себе то, что достойно мысли, значит - мыслить.

Слушая стихотворение, мы задумываемся о поэзии.

Таким образом есть: поэзия и мысль .

Что при первом приближении выглядит надписанием над некой темой: «поэзия и мысль», оказывается тем пред-писанием, в которое издревле вписаны судьбы нашего исторического бытия. В этом предписании очерчена взаимопринадлежность поэзии и мысли. У их схождения давнее происхождение. Возвращаясь мыслью к нему, мы достигаем того, что издревле достойно мысли, во что вдумываться никогда не может быть довольно. Это то достойное мысли, что озарило внезапно поэта и чему он не отказал в себе, сказав: Не быть вещам где слова нет.

Власть слова вспыхивает как у-словленье веществования вещи. Слово начинает светиться как то собирание, которое впервые вводит присутствующее в его присутствование.

Старейшее слово для так осмысленной власти слова, для речи, называется Λόλος. Сказ, который, показывая, дает сущему явиться в свое это есть.

Тоже слово Λόλος как слово для сказа есть одновременно слово для бытия, т. е. для присутствия присутствующего. Сказ и бытие, слово и вещь неким прикровенным, едва продуманным и неизмыслимым образом взаимно принадлежат друг другу.

Всякая существенная речь вслушивается в эту взаимопринадлежность сказа и бытия, слова и вещи. Обе, поэзия и мысль, суть единственный сказ, ибо они вверены таинству слова как наиболее достойному своего осмысления и тем самым всегда родственно связаны друг с другом.

Чтобы соразмерным образом вдуматься в это достойное мысли, как оно говорит поэзии, и додумать его, предадим все сейчас сказанное забвению. Мы слышим стихотворение. Мы станем теперь еще вдумчивее ввиду той возможности, что, слушая, мы тем легче все прослушаем, чем проще это стихотворениепоет в своем песенном ладе.

С одной стороны, Хайдеггер - экзистенциалист (см. Гл. 29). Он озабочен проблемами аутентичного и неаутентичного существования, нашего уникального сознания, нашего выбора и нашей смерти, которая "всегда с нами". Можно сказать, что он является феноменологом при описании основных особенностей способа человеческого бытия (см. его книгу Бытие и время, Sein und Zeit, 1927). Люди понимают мир на основе своих жизненных "проектов". У нас нет никакого доступа к миру вне таких формативных "проектов". Феномены всегда появляются такими, какими они обнаруживаются в свете каждого отдельного "проекта". Постижение, включенное в такой проект, может быть выражено в форме утверждений или оставаться "неявным знанием", как это имеет место в случае умелого владения молотком и пилой.

Наше понимание может быть развито и углублено. Оно всегда реализуется на фоне того, что мы считаем уже известным. Мы видим новые вещи в свете уже знакомого нам и, следовательно, никогда не остаемся без предпосылок. Однако мы можем ослабить и переформировать предположения, которыми обладали до настоящего времени. Следовательно, наше постижение может изменяться. Благодаря этому мы также изменяем самих себя. В определенном смысле мы формируем самих себя, так как не только формулируем явные гипотезы о себе самих, но и формируем неявные базисные предпосылки о том, что "мы есть", которые чаще всего не осознаем. Итак, герменевтический процесс разворачивается на более глубоком личностном уровне, чем гипотетико-дедуктивное исследование (в котором сформулированные гипотезы подвергаются проверке). Но Хайдеггер трактует герменевтику не просто как метод наряду с другими методами. Герменевтика - это базисная схема человеческого познания. Мы так осциллируем между известным и неизвестным, между частью и целым, что в нашем поиске усматриваем новые стороны предмета дискурса и, по-видимому, видим их лучше и истиннее, хотя и остаемся существами, всегда подверженными ошибкам.

Но за всем этим скрывается тотальный критицизм Хайдеггера: никаких компромиссов с их иллюзорными попытками "украсить" это мрачное развитие! Мы сосуществуем с техникой как нашим роком и все глубже попадаем в ее объятия, когда занимаемся поверхностными решениями. Кризис охватывает всю нашу европейскую историю с такими ее основными заповедями, как наша научная рациональность и техника. Следовательно, поиски преобразования должны вестись на самом глубоком уровне, где скрыто забытое и существенное.

Но что является существенным? Не "сущность" в виде Бога или принципа, а то, что нам близко, но чему мы стали чуждыми. Однако мы можем предположить это существенное и приблизиться к нему с помощью философов того времени, когда приоритет еще не отдавался идеям. Существенное есть "бытие Бытия", - говорит Хайдеггер и добавляет, что для современного человека оно все еще покрыто тайной.

Язык есть речь. Мы выражаем себя в речи. Выражая себя, мы сообщаем, кто мы. Поэтому в речи мы не только говорим о чем-либо, но в качестве говорящих сообщаем о самих себе. С помощью речи мы выражаем переживаемое нами состояние. Мы сообщаем о нашей ситуации. Мы передаем наше настроение и с ним раскрываем наше отношение к миру и к самим себе. Это происходит всегда. Но значение такой экзистенциальной коммуникации варьируется при переходе от научного языка к поэзии. В поэзии относительно неважно, о чем мы говорим. В ней существенным является передача определенного настроения как способа раскрытия истинной сущности бытия, как оно есть. Поэзия является активной силой конституирования смысла, открытия мира. Она передает наш экзистенциально "настроенный" и раскрывающий истинную сущность способ "ситуатизирования" в мире. Знакомясь с народной поэзией, мы постигаем дух и способ бытия народа. Таким же путем мы можем найти самих себя и открыть нашу скрытую судьбу и предназначение.

Хайдеггер, философ-поэт, не подходит к истории как предмету теоретического исследования. Он скорее размышляет по ее поводу и пытается представить себе появление Слова в начале нашей истории. Выступая в роли аполитичного критика современности и ее корней, он является последовательным сторонником форм жизни, связанных с "эйкосом", домашним хозяйством. Для Хайдеггера деревенские формы жизни, повседневная деятельность фермера и ремесленника являются менее вырожденными и более подлинными, чем городская жизнь с ее отчуждением и отсутствием привязанности к родной почве. Он - мыслитель "почвенничества", который рассматривает сельскую жизнь с гораздо большим воодушевлением, чем городскую. С присущим ему "двойным рефлексивным" (doppelt reflektvierte) подходом (предполагающим выяснение предпосылок обсуждаемого вопроса, а затем предпосылок этих предпосылок и т.д. - В.К.) Хайдеггер выступает своего рода "мыслителем родных мест" (Heimat-Denker): В поэтическом смысле человек живет на родной земле, погрузившись в неспешные думы (logos) и заботы о своем домашнем хозяйстве (oikos). В локальном и характерном Хайдеггер усматривает настоящую подлинность (и одновременно универсальность).

Производитель: "Водолей"

Мартина Хайдеггера иногда называют крупнейшим европейским философом после Платона, что говорит не только о глубине его дыхания, но и о неуклонном в течение жизни возврате к `целостному` мышлению, на общедоступном уровне воспринимаемому как своего рода сращение философского метода с поэтическим. И в самом деле, тексты позднего Хайдеггера все более становятся словно бы пронизанными мелодикой и ритмами поэтических `волхования`. Вновь и вновь его внимание привлекают поэты с безупречным чувством сакральной основы бытия, в особенности Гельдерлин, Рильке, Тракль. Тексты о поэтах философ называет так: `Это доверительная беседа мышления с поэзией, и именно потому, что им обоим свойственно исключительно-особое, хотя при этом и различное, взаимодействие с языком. Беседа (сговор) мышления с поэзией происходит для того, чтобы выявить существо языка, с тем, чтобы смертные вновь научились проживать в языке` ISBN:978-5-91763-378-7

Издательство: "Водолей" (2017)

Формат: 84x108/32, 240 стр.

Переводчики Хайдеггера

Борисов, Евгений Васильевич
Шурбелев, Александр Петрович

Сочинения М. Хайдеггера

Хайдеггер, М. Время и бытие: Статьи и выступления / Сост., пер. с нем. и комм. В. В. Бибихина. - М.: Республика, 1993. - 447 с.
Хайдеггер, М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. - М.: Высшая школа, 1991.
Хайдеггер, М. Статьи и работы разных лет / Пер., сост. и вступ. ст. А. В. Михайлова. - М.: Гнозис, 1993.
Хайдеггер, М. Пролегомены к истории понятия времени / Пер. Е. В. Борисова. - Томск: Водолей, 1997.
Хайдеггер, М. / Пер. с нем. В. В. Бибихина - М.: , 1997. Переизд.: СПб.: Наука, 2002.
Хайдеггер, М. Бытие и время / Пер. с нем. и предисл. Г. Тевзадзе; Гл. редкол. по худож. пер. и лит. взаимосвязям при Союзе писателей Грузии. - Тбилиси: Б. и., 1989.
Хайдеггер, М. Что это такое - философия? / Пер., коммент., послесл. В. М. Алексенцева. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1992.
Хайдеггер, М. Положение об основании / Пер. с нем. О. А. Коваль. - СПб.: Лаб. метафиз. исслед. при Филос. фак. СПбГУ: Алтейя, 1999.
Хайдеггер, М. Переписка, 1920-1963 / Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс; пер. с нем. И. Михайлова. - М.: Ad Marginem, 2001.
Хайдеггер, М. Введение в метафизику / Пер. с нем. Н. О. Гучинской. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1997.
Хайдеггер, М. Основные проблемы феноменологии / Пер. А. Г. Чернякова. Спб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001.
Хайдеггер, М. Разъяснения к поэзии Гельдерлина. - СПб. : Академический проект, 2003.
Хайдеггер, М. Ницше. Тт. 1-2 / Пер. с нем. А. П. Шурбелева. - СПб.: Владимир Даль, 2006-2007.
Хайдеггер, М. Ницше и пустота / Сост. О. В. Селин. - М.: Алгоритм: Эксмо, 2006.
Хайдеггер, М. Кант и проблема метафизики / Пер. О. В. Никифорова. М.: «Русское феноменологическое общество», 1997.
Хайдеггер, М. Что зовется мышлением? / Пер. Э. Сагетдинова. - Москва: Академический проект, 2007.
Хайдеггер, М. Что такое метафизика? [Сб.] Москва: Академический проект, 2007.
М. Хайдеггер. Учение Платона об истине // Историко-философский ежегодник. 1986. М.: Наука, 1986, с. 255-275

Статьи, интервью М. Хайдеггера

Хайдеггер, М. Гельдерлин и сущность поэзии / Перевод и примечания А. В. Чусова // Логос. - 1991. - № 1. - С. 37-47.
Хайдеггер, М. Интервью журналу «Экспресс» / Перевод Н. С. Плотникова // Логос. - 1991. - № 1. - С. 47-. (1 (1991), 47-58)
Хайдеггер, М. Мой путь в феноменологию / Перевод В. Анашвили при участии В. Молчанова // Логос. - 1995. - № 6. - С. 303-309.
Хайдеггер, М. Цолликонеровские семинары / Перевод О. В. Никифорова // Логос. - 1992. - № 3. - С. 82-97.
Хайдеггер, М., Босс, М. Из бесед / Предисловие и перевод В. В. Бибихина // Логос. - 1994. - № 5. - С. 108-113.
Хайдеггер, М., Ясперс, К. Из переписки / Предисловие и перевод В. В. Бибихина // Логос. - 1994. - № 5. - С. 101-112.
Хайдеггер, М. Исследовательская работа Вильгельма Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. Десять докладов, прочитанных в Касселе (1925) // Вопросы философии. - 1995. - № 11. - С. 119-145.
Хайдеггер, М. Основные понятия метафизики / Перевод и примечания А. В. Ахутина и В. В. Бибихина // Вопросы философии. - 1989. - № 9. - С. 116-163.
Хайдеггер, М. Слова Ницше «Бог мертв» // Вопросы философии. - 1990. - № 7. - С. 143-176.
Хайдеггер, М. Что это такое - философия? // Вопросы философии. - 1993. - № 8. - С. 113-123.
Хайдеггер, М. Семинар в Ле Торе, 1969 // Вопросы философии. - 1993. - № 10. - С. 123-151.
Хайдеггер, М. Кто такой ницшевский Заратустра? (перевод, примечания, вступ. статья И. А. Болдырева) // Вестник МГУ Сер. 7. (Философия). 2008. № 4. С. 3-25.

Книги о М. Хайдеггере

Михайлов, А. В. Мартин Хайдеггер: человек в мире. - М.: Московский рабочий, 1990.
Бимель, В. Самоинтерпретация Мартина Хайдеггера. - М.: 1998.
Михаилов, И. А. Ранний Хайдеггер. - М.: 1999.
. Еще раз о понимании: герменевтика и «панпсихизм», Вестник Московского университета, серия 7, философия, 1991, N 4,
Сафрански, Р. Хайдеггер: германский мастер и его время / Пер. с нем. Т. А. Баскаковой при участии В. А. Брун-Цехового; вступ. статья В. В. Бибихина. - 2-е изд. - М.: Молодая гвардия, 2005. - 614 с: ил. - (Жизнь замечательных людей: Сер. биогр.; Вып. 956). - архивный файл , текст
Мартин Хайдеггер, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни: (С прил. фотодок. и ил.) : Пер. с нем. / Предисл. А. Верникова. - Челябинск: Урал, 1998.
Бофре, Ж. Диалог с Хайдеггером : [в 4 кн.] / Пер. В. Ю. Быстрова. -СПб.: Владимир Даль, 2007.
Бросова, Н. З. Теологические аспекты философии истории М. Хайдеггера / Ин-т философии РАН, Белгород. гос. ун-т. - Белгород: Изд-во Белгород. гос. ун-та, 2005.
Бурдье, П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / Пер. с фр. А. Т. Бикбова. - М.: Праксис, 2003 .
Васильева, Т. В. Семь встреч с М. Хайдеггером. - М.: Савин, 2004.
Голенков, С. И. Хайдеггер и проблема социального / М-во образования Рос. Федерации. Сам. гос. ун-т. Каф. философии гуманитар. фак. - Самара: Сам. ун-т, 2002.
Лиотар, Ж.-Ф. Хайдеггер и «евреи» / Пер. с фр., послесловие и коммент. В. Е. Лапицкого. - СПб.: Axioma, 2001.
Никифоров, О. Проблемы формирования философии М. Хайдеггера. - М.: Логос - Прогресс-Традиция, 2005.
Маргвелашвили, Г. Проблема культурного мира в экзистенциальной онтологии М. Хайдеггера. - Тбилиси: 1998.
Мартин Хайдеггер: Сборник статей / Подгот. Д. Ю. Дорофеев. - СПб.: Изд-во РХГИ, 2004.
Философия Мартина Хайдеггера и современность: Сборник / АН СССР, Ин-т философии; редкол.: Мотрошилова Н. В. (отв. ред.) и др. - М. : Наука, 1991.
Хайдеггер и восточная философия: поиски взаимодополнительности культур / С.-Петерб. гос. ун-т. С.-Петерб. филос. о-во; [М. Я. Корнеев и др.] - СПб.: Изд-во С.-Петерб. филос. о-ва, 2000.
Фалев Е. В. Герменевтика Хайдеггера. СПб.: Алетейя, 2008.

Диссертации и пособия

Радомский, А. И. Социально-философские аспекты фундаментальной онтологии М. Хайдеггера: Автореф. дис. … канд. филос. наук: 09.00.11 / Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. - М., 2004.
Ситникова, И. О. Система языковых средств аргументации и воздействия на адресата в философских трудах Мартина Хайдеггера: Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. - СПб., 2003.
Ставцев, С. Н. Введение в философию Хайдеггера: Учеб. пособие для студентов и аспирантов гуманитар. специальностей. - СПб.: Лань, 2000.
Фалев, Е. В. Герменевтика Мартина Хайдеггера: Дис. … канд. филос. наук: 09.00.03 - М., 1996.
Коначева, С. А. Соотношение философии и теологии в фундаментальной онтологии Мартина Хайдеггера: Дис. … канд. филос. наук: 09.00.03 - М., 1996.
Макакенко, Я. А. Обоснование онто-логического метода в философии Мартина Хайдеггера: Дис. … канд. филос. наук: 09.00.03 - Екатеринбург, 2006.

Статьи о Хайдеггере

«Бытие и время» Мартина Хайдеггера в философии XX века // Вопросы философии. - 1998. - № 1.
Гайденко, П. П. От исторической герменевтики к «герменевтике бытия». Критический анализ эволюции М. Хайдеггера // Вопросы философии. - 1987. - № 10.
Поздняков, М. В. О событии (Vom Ereigms) М. Хайдеггера // Вопросы философии. - 1997. - № 5.
Арендт, Х. Хайдеггеру - восемьдесят лет // Вопросы философии. - 1998. - № 1.
Михайлов, М. Замечания к переводу В. В. Бибихина работы Хайдеггера «Что такое метафизика» // Логос. - М.: 1997. - № 9.
Фалев, Е. В. Истолкование действительности в ранней герменевтике Хайдеггера // Вест. Моск. Ин-та. Сер.7. Философия. - 1997. - № 5.
Абдуллин, А. Р. Об одном аспекте философии техники Мартина Хайдеггера // Современные проблемы естествознания на стыках наук: Сб. статей: В 2 т. Т. 1. - Уфа: Изд-во УНЦ РАН, 1998. - С. 343-349.
Быкова, М. Ф. Гадамер о Хайдеггере: вклад в мировую историю духа // Логос. - 1991. - № 2. - С. 53-55.
Габитова, Р. М. М. Хайдеггер и античная философия // Вопросы философии. - 1972. - № 11. - С. 144-149.
Гадамер, Х.-Г. Хайдеггер и греки / Перевод и примечания М. Ф. Быковой // Логос. - 1991. - № 2. - С. 56-68.
Гайденко, П. П. «Фундаментальная онтология» М. Хайдеггера как форма обоснования философского иррационализма // Вопросы философии. - 1963. - № 2. - С. 93-104.
Гайденко, П. П. От исторической герменевтики к «герменевтике бытия». Критический анализ эволюции М. Хайдеггера // Вопросы философии. - 1987. - № 10. - С. 124-133.
Гайденко, П. П. Проблема времени в онтологии М. Хайдеггера // Вопросы философии. - 1965. - № 12. - С. 109-120.
Гайденко, П. П. Философия истории М. Хейдеггера и судьбы буржуазного романтизма // Вопросы философии. - 1962. - № 4. - С. 73-84.
Койре, А. Философская эволюция Мартина Хайдеггера / Перевод О. Назаровой и А. Козырева // Логос. - 1999. - № 10. - С. 113-136.
Маргвелашвили, Г. Т. Психологизмы в хайдеггеровской экзистенциальной аналитике // Вопросы философии. - 1971. - № 5. - С. 124-128.
Михайлов, И. Был ли Хайдеггер «феноменологом»? // Логос. - 1995. - № 6. - С. 283-302.
Натадзе, Н. Р. Фома Аквинский против Хайдеггера // Вопросы философии. - 1971. - № 6. - С. 173-175.
Никифоров, О. Хайдеггер на повороте: «Основные понятия метафизики» // Логос. - 1996. - № 8. - С. 76-91.
Пигалев, А. И. Проблема оснований общественного бытия в философии М. Хайдеггера // Вопросы философии. - 1987. - № 1. - С. 141-149.
Пигалев, А. И. Рене Жирар и Мартин Хайдеггер: о смысле «преодоления метафизики» // Вопросы философии. - 2001. - № 10. - С. 152-168.
Сафрански, Р. Мастер из Германии. Мартин Хайдеггер и его время / Перевод В. Брон-Цехового // Логос. - 1999. - № 6. - С. 119-139.
Тавризян, Г. М. «Метатехническое» обоснование сущности техники М. Хайдеггером (Научно-технический прогресс в оценке буржуазных философов) // Вопросы философии. - 1971. - № 12. - С. 122-130.
Философия М. Хайдеггера. Круглый стол. Участники: В. Подорога, В. Молчанов, В. Бибихин, С. Зимовец, В. Малахов, М. Маяцкий, С. Долгопольский, Э. Надточий и др. / Материалы круглого стола подготовили М. Маяцкий и Е. Ознобкина // Логос. - 1991. - № 2. - С. 69-108.
Хюни, Г. Историчность мира как предел анализа временности в «Бытии и времени» М.Хайдеггера // Вопросы философии. - 1998. - № 1. - С. 122-125.

Едва ли возможно сказать о «поэзии» нечто такое, что не оказалось бы явно никчемным для всех тех, в чьей внутренней жизни эта своеобычная сила пробуждает влечение и жажду выразить себя, выявляясь в форме непостижимого запроса их естества или же наиболее целостного его ответа.

Поль Валери

В этой небольшой работе я попытаюсь, основываясь на соответствующих работах М. Хайдеггера, поразмыслить о значении поэзии для философии в целом и философской антропологии, в частности. Однако меньше всего я хотела бы представлять эти рассуждения в виде некоторой научной или, что более правдоподобно в случае с поэзией, наукообразной системы. На сегодняшний день существуют десятки попыток - порою весьма искусных –методического анализа поэзии. Однако практикуемое в них детальное расчленение поэтического произведения и тщательный разбор образов, фигур, эпитетов и «красочных деталей» не позволяет ответить на вопрос о сущности поэзии как таковой. Так называемые «научные» методы (подсчеты и регистрация) обнаруживают свою бесполезность и бесплодность в попытке объяснить «поэтический эффект», то есть то воздействие, которое поэзия оказывает на человека. Рассуждения о «Классицизме». «Романтизме», «Символизме» и т. д., различение в стихах формы и содержания, звука и смысла, анализ ритмики, метрики и просодии - все это, в сущности, не имеет никакого отношения к самому миру поэзии, поскольку не участвует в его формировании. Тем не менее, мне бы не хотелось принизить значение такой области знания, как литературоведение. Я пытаюсь лишь указать на те очевидные границы этой дисциплины, которые не позволяют обнаружить философско-антропологическое измерение поэзии, то есть не позволяют обосновать значение поэзии для человеческого существования. Совершенно очевидно, что сущность поэзии не выражается во всех этих литературоведческих классификациях и определениях, она раскрывается только в момент прочтения конкретного произведения. Рассуждать о поэзии можно только изнутри опыта самого поэтического произведения, а не путем жонглирования литературоведческими абстракциями.

Именно с таким подходом к поэзии мы сталкиваемся в работах Мартина Хайдеггера: обращаясь к произведениям Гельдерлина, Георге и других немецких поэтов, он тем самым обнаруживает философскую значимость высказанных в них идей. В хайдеггеровском анализе поэзии можно выделить три ведущие тематические линии, которые непосредственно переплетаются друг с другом:

поэзия, как говорение, выделенное из повседневной речи, позволяет обнаружиться истине теми способами, какие повседневной экзистенции из нее самой недоступны;
поэт показывает вещи в их «отягощенности миром» (Weltgeladenheit), то есть в их истинном свете;
«поэтическое» свершение истины в искусстве манифестирует онтологический приоритет языка.

Прояснению этих трех тезисов и будет посвящен дальнейший анализ.

Несмотря на то, что обращение к поэзии характерно для позднего периода творчества М. Хайдеггера, тем не менее, уже в «Бытии и времени» (§34) мы можем обнаружить предложение, указывающее на особое, онтологическое значение поэтической речи по сравнению с вседневным языковым общением. Данное предложение гласит: «Сообщение экзистенциальных возможностей расположенности, то есть размыкание экзистенции, может стать специальной целью «поэтической речи». Таким образом, уже в «Бытии и времени» поэзия рассматривается не просто как один из видов словесного творчества, а в своем исходном значении: как то, что размыкает речевым (языковым) способом бытие-в-мире. И тем отличительным способом, каким поэт экзистирует в речевом членении своего бытия-в-мире, «он размыкает экзистенцию». Поэтическое размыкание экзистенции, то есть экзистирующего бытия-в-мире, совершается как «сообщение экзистенциальных возможностей расположенности». Но почему, все-таки, поэтическая речь и поэтическое высказывание, по М. Хайдеггеру, подчеркнуто имеют дело с расположенностью? Расположенность, как конститутивный и неустранимый момент бытия-в-мире, размыкает вот-бытию (Dasein) возможности его бытия-в-мире. И эти в соответствующей расположенности разомкнутые, следовательно, брошенные возможности вот-бытия, набрасывая, для себя раскрывает. Если расположенность и есть то, что, размыкая, задает Dasein возможности его бытия-в-мире, и если «поэтическое Dasein» (то есть поэт) отличительным способом обитает в разомкнутом мире и отрытых в этом мире вещах, тогда проявляется отличие поэтической экзистенции: она в большей степени, чем непоэтическая экзистенция подвержена размыканию расположенностью.

Поэзия не является, таким образом, каким-то другим языком. Язык в его онтологическом значении всегда один. Можно говорить, скорее, о различных способах артикуляции бытия, которые, как нам кажется, тоже могут быть собственными и несобственными. Поэзия есть язык в собственном смысле, поскольку она дает явиться истине как несокрытости, а языку предстать не в качестве «средства общения», но в качестве «дома», в котором человек живет. В данном случае весьма уместно изящное сравнение Поля Валери, которое так любил Гадамер и неоднократно упоминал в своих работах. В одном из своих эссе, посвященных поэзии, П. Валери попытался выявить сущностное различие между поэтическим словом и словом повседневной речи. Слово обыденного языка, пишет П. Валери, подобно мелкой разменной монете или бумажной банкноте в том отношении, что оно не обладает стоимостью, которую символизирует; напротив, поэтическое слово, как старый золотой, само обладает стоимостью, которую символизирует. То есть поэтическое слово является не просто указанием на нечто иное, но, подобно золотой монете, оно есть то, что означает. Это позволяет наглядно продемонстрировать хайдеггеровское положение о свойстве поэтической речи замыкаться на себе, быть независимой от нужд и забот повседневности. Поэтическое слово ценно само по себе, поскольку непосредственно, не прибегая к чему-то другому, демонстрирует власть языка.

Когда же М. Хайдеггер в «Истоке художественного творения» утверждает, что по своей внутренней сути все искусство есть поэзия, то это принципиальное утверждение отнюдь не следует понимать в смысле сведения всего поля искусства к одной форме его выражения. Совсем нет. Скорее «поэзией» здесь названа раскрывающая сила самого языка. Иначе говоря, под «поэтическим» свершением истины в искусстве подразумевается первоначальная онтологическая реальность языка. Сам язык есть поэзия в своей сути, то есть раскрытие сущего. Язык в своей изначальной сущности - это не средство общения. «Язык не только и не в первую очередь выражение в звуках и на письме того, что подлежит сообщению. Язык не просто передает в словах и предложениях все очевидное и все спрятанное как разумеющееся так-то и так-то, но впервые приводит в просторы разверстого сущее как такое-то сущее… Язык впервые дает имя сущему, и благодаря такому именованию впервые изводит сущее в слово и явление. Такое именование, означая сущее, впервые назначает его к его бытию…». Иными словами, язык - это сфера бытия всего сущего в целом и одновременно сила, являющая бытие в мире сущего, проясняя, освещая само это сущее.

Итак, поэзия является той силой, которая и свершает истину в искусстве. М. Хайдеггер называет ее «набрасывающим сказанием» (entwerfendes Sagen), которое раскрывает нам истину, ускользающую от нас в повседневности. А потому глубочайшей сущностью поэтической речи является утверждение истины в творении. Это утверждение принципиально должно пониматься не как творческий акт гениального субъекта-творца в духе субъективистской эстетики, а как безразличное к эстетическому началу простое удержание «начала» или истока, той онтологической непосредственности первого шага творения, которая не опосредована никаким вторичным эстетическим символизмом. Бытие есть одновременно и учредитель, и учреждаемое. Человеку причитается, правда, заслуга старания и борьбы за слово, но в подлинном произведении, как на то указывает сам М. Хайдеггер, дарит себя благосклонность бытия, в поэзии случается «полагание-себя-в-творение истины сущего». Какую же роль тогда играет поэт?

В поисках ответа на этот вопрос обратимся к знаменитой римской лекции М. Хайдеггера «Гельдерлин и сущность поэзии» (1936 г.). В этой лекции о поэтическом языке Гельдерлина М. Хайдеггер говорит, что «поэт именует богов и именует все тем, чем они являются». М. Хайдеггер тем самым указывает здесь на то, что бытие, так сказать, «институционализируется» в языке. Попутно заметим, что идея, состоящая в том, что бытие основано на слове поэта, является основополагающей для «поздних» сочинений М. Хайдеггера, в которых бытие продумывается всегда в аспекте своей выразимости в языке.

«Свободная игра» слов, в которой пребывает поэт, является, по М. Хайдеггеру, не произволом, а наивысшей необходимостью. Поэт подхватывает намеки, которые, как говорил Гельдерлин, «суть издавна речь богов». Поэтическая речь предстает как подхватывание этих намеков, с тем чтобы в дальнейшем намекать ими «своему народу». С другой стороны, поэтическое слово есть лишь истолкование «голоса народа». Так называет Гельдерлин сказания, в которых народ памятует о своей принадлежности «сущему в целом». Но чаще всего этот голос умолкает и не может сам по себе высказать то, что М. Хайдеггер называет «подлинным» (das Eigentliche), посему он нуждается в тех, кто его истолкует, то есть в поэтах.

Тем самым проясняется и «место» поэта. Поэт, согласно своей «миссии», находится между богами и людьми. «Он, выброшенный наружу изгнанник в это Между (in jenes Zwischen), между богами и людьми. Но исключительно в этом между, и прежде всего в нем, решается, кто есть человек и где он поселит свое вот-бытие». Таким образом, мы должны говорить об «именовании» не просто как о выражении поэтического опыта, но, «бытийно-исторически», как о бытийном «начале» («истоке»), начале подлинного мышления.

В своей лекции «Введение в философию: мыслить и поэзировать» М. Хайдеггер говорит, что в состояние подлинного мышления нас могут привести лишь те, кто сам уже мыслит подлинно, кто «говорит о том, что есть»: это мыслители и поэты. Есть определенное, но зачастую скрытое родство между ними, которое, как представляется, состоит в том, что мышление, равно как и поэзия, является размышлением (das Sinnen), выраженным в слове. «Общим у мыслителя и поэта является то, что оба выражают свои размышления в слове и хранят их в сказании (Sagen), так что мыслители и поэты суть собственные хранители слова в языке (Sprache)». Оба опыта представляют собой такое «пребывание внутри слова», когда на него уже не смотрят как на предмет. Познав «скрывающе-раскрывающее существо языка», философ и поэт уже не могут довольствоваться пределами, полагаемыми логикой высказываний, ими открывается более широкий горизонт - оба вскрывают язык в его жизненном единстве.

То, что мы не обладаем языком, наиболее убедительно было высказано М. Хайдеггером в тексте 1950 г., озаглавленном «Язык», во фразе «язык говорит» (die Sprache spricht). Смысл этой фразы, видимо, нужно понимать так: человек говорит лишь постольку, поскольку он отвечает языку. Язык говорит всегда и везде, где бы и когда бы человек ни говорил. И прежде всего язык говорит в изначальном опыте сказания (Sagen) - в поэзии и философии. Поэзия и философия, как два способа «сказания», имеющие одну сущность, коренящуюся в языке, указывают на нашу принадлежность последнему. Указывая это, они и «приводят нас к освоению (Heimischwerden) в собственном мышлении». Язык как «сказание» - это событие, в котором все сущее впервые изрекается, раскрываясь как нечто определенное. Мышление и поэзия предстают, таким образом, как два способа ответствования тому изначальному, чему мы принадлежим (то есть языку). Так, мышление становится поэтическим, а поэзия раскрывается как опыт мышления.